Настоящий полковник - Страница 63

Интересно, что его ожидает за порогом раздевалки? Полковник выплеснул на себя воду и пошел к кранам, чтобы набрать новую. Он постоял с минуту, прежде чем смог протиснуться к бьющим в пол струям воды. Подставил шайку. Но ее оттолкнули в сторону.

— Ты чего? — спросил Зубанов.

— Не пыли, полковник, — тихо сказал, наклонившись к его уху, обидчик.

Зубанов вздрогнул, но быстро взял себя в руки.

— Ладно. Забыли.

Проследил, куда пошел толкнувший его зек, налил шайку и пошел в его сторону.

— Пусти, — сказал он.

— Не видишь — занято.

— Да вон же, место есть.

Зек подвинулся, полковник поставил шайку.

— Ты, что ли, полковник? — с ухмылкой спросил зек.

— Может, и я.

— Не гони. Тебе весточка. С воли.

— От кого?

— Я же говорю — с воли. От твоего кореша.

— От какого? У меня много корешей.

— От Федорова.

Зубанов выронил мыло. Зек наклонился, поднял его.

— Тебе велели передать, что твоя весть дошла до того, кого надо. Только им нужны подробности.

— Какие?

— Не гони порожняк. Ты знаешь какие. Они сказали, чтобы ты опустил груз в камеру, которая под тобой. Если сделаешь, они тебя выручат.

— Ладно, понял.

— Смотри, фраер, я в твоем деле свой интерес имею, — предупредил зек, схватив полковника за руку.

— Я же сказал — понял!

— Если кинешь…

Зек выплеснул на ноги полковника остатки воды и пошел к выходу.

Зубанов домылся, вышел в раздевалку, оделся и прошел, понукаемый окриками надзирателя, в камеру.

Значит, все-таки сработало! Значит, не зря! И значит, есть шанс…

— Я хочу дать показания! — закричал, застучал он кулаками в дверь.

— Чего тебе? — недовольно спросил надзиратель.

— Я хочу дать показания.

— Ну и что?

— Дай мне бумагу и ручку.

— Тебе не положено.

— Позвони следователю. Скажи, что мне нужна бумага для записи показаний. Он разрешит.

— Ладно, позвоню.

Скоро надзиратель сунул в камеру листы и ручку.

— На. Пиши.

— Ну вот видишь. А говорил нельзя…

Полковник взял первый лист и стал писать. Про Боровицкого, администрацию, наркотики, аэродром. Больше всего про аэродром. Потому что он был по военному ведомству. И мог гарантированно заинтересовать тех, к кому он обращался.

Письмо получилось очень содержательным. И очень бестолковым. Сознательно бестолковым. В нем были указаны факты, но не были названы имена. Полковник говорил многое, но не говорил всего. Не говорил самого главного — кто был вовлечен в аферу с аэродромом. И кто из командования аэродрома сотрудничал с теми, чьих имен он не называл.

Полковник страховался. Он хотел быть нужным. Потому что нужные люди нужны больше, чем ненужные. И гораздо дольше, чем ненужные, живут.

Все! Полковник закончил письмо. Одно из самых важных писем в его жизни. Может быть, самое важное.

Перечитывать написанное Зубанов не стал. На это требовалось слишком много времени. Потому что в письме вместо слов, фраз и предложений были буквы. Одни только буквы. Бесконечный, без пропусков, запятых и точек ряд прописных букв. Сплошное АБВГДЕЖЗ…

Если письмо попадет в руки зеков, то они никогда не поймут, что там написано. Если генерала Федорова — он передаст его в отдел дешифровки, где текст раскроют в пять минут. Не такой уж он сложный. Если письмом завладеют следователи, то они, конечно, тоже попытаются расшифровать набор букв, но только вряд ли смогут. Потому что у них специалистов подобного профиля нет. И даже если они передадут письмо своим теневым боссам и те смогут распознать текст, то тоже ничего страшного не случится. По той причине, что ничего нового они не узнают. Они о себе гораздо больше знают, чем написано в письме.

Ну и, значит, можно рисковать. Даже если предположить, что встреча в бане — это ловушка и что тот зек не зек, а подсадка милиции.

Надо рисковать!

Полковник свернул два исписанных мелким почерком с двух сторон листа в трубочку. Сплющил ее, пробив по всей длине кулаком, затем прогладил, превратив в ленту. И эту ленту свернул в плотный свиток. Получился небольшой, наподобие бочонка лото, сверток. Письмо. Которое следовало опустить в почтовый ящик. Расположенный этажом ниже.

Как же опустить?

На нитке опустить.

Полковник задрал штанину, стянул с ноги носок и распустил верх носка на нитки. Нитки связал, получив единую, длинную бечеву.

Если исходить из высоты камеры плюс толщины бетонных перекрытий, то форточка ниже расположенной камеры должна была находиться в трех с небольшим метрах от этой.

Зубанов отмерил на бечеве три метра и сделал узелок.

Можно было опускать письмо в ящик.

Полковник открыл форточку, просунул письмо сквозь железные полосы намордника и вытравил бечеву.

Письмо пошло вниз.

Стоп, узел!

Послание зависло на уровне нижней форточки. Теперь его должны были заметить и…

Нить дернулась. И тут же ослабла.

Письмо попало в руки почтальонов. Которые, если это не игра милиции, передадут его дальше.

Полковник вытянул пустую нить назад и, разорвав на мелкие части, смыл в унитаз.

Вот и все!

Пододвинул к себе чистые листы бумаги и, исписывая их признаниями, стал рвать в клочки. Листы быстро закончились.

— Бумагу давай! — заорал он.

— Я же давал! — удивился надзиратель.

— Кончилась.

— Как кончилась? Ее же было до…

— Да вот она. Вся.

— Вот это? Ты зачем ее изорвал? Я тебе зачем ее давал?!

— Нервничаю я.

— Ну и нервничай! При чем здесь бумага? Зачем бумагу рвать?