— Ну дайте же мне!
Несколько ударов достигли цели.
— На!
На!
На!..
— Все, хватит. А то вы его прикончите.
— И поделом бы!
— Все, я сказал. Все! Отлипните от него! Оперативники расступились, подняли полковника и швырнули на сиденье. И швырнули ему на ноги какую-то пропахшую машинным маслом тряпку:
— На, утрись!
Полковник провел тряпкой по окровавленному лицу.
— Вы еще будете? Или все?
— А тебе еще хочется?
— Нет. Мне достаточно.
— Тогда молчи!
— Молчу!
Полковник дружелюбно улыбнулся разбитыми губами. По-настоящему дружелюбно, потому что легко отделался, если учитывать обстоятельства его недавнего побега.
— Вы с ним закончили? — спросил водитель.
— Закончили. Можешь заводить. Автобус вырулил со двора на улицу.
— В управление?
— Туда.
Оперативники поправляли одежду, стирали платками с кулаков и обуви кровь, оглядывались на побитого полковника.
— Это чтоб тебе впредь бегать неповадно было! — сказали они.
— Да я не бегал!
— Ну тогда, значит, мы — не били. Автобус въехал во двор горотдела милиции. Развернулся, сдал к воротам КПЗ. Гуднул. Из будки вышел милиционер.
— Чего вам?
— Привет, Михалыч! Давай открывай свою богадельню. Мы тебе клиента привезли. Старого.
Михалыч подошел к автобусу, поднялся в салон.
— Ну-у! — обрадовался он, узнав лицо беглого подследственного. — Отбегался, родимый.
Спустился со ступенек, распахнул ворота.
— Проезжай!
Автобус втиснулся в узкое пространство внутреннего дворика.
— Выходи! Полковник вышел.
— Руки за спину! Сцепил руки за спиной.
— Теперь ступай! Знаешь куда?
— Помню.
Полковник поднялся по ступенькам на крыльцо, шагнул в предупредительно открытую дверь. Из которой, несколько дней назад, он думал, ушел навсегда.
Не ушел.
Не смог.
Не получилось…
И снова.
— Где ты был с одиннадцати до трех часов дня двенадцатого числа? Где?
— В парке.
— Что ты делал в парке?
— Отдыхал.
— Кто может подтвердить, что с одиннадцати до трех дня ты был в парке?
— Все, кто был в парке.
— Кто конкретно?
— Все без исключения.
— Издеваешься, гад?!
И тут же удар открытыми ладонями по ушам.
— Ну что, вспомнил, где ты был с одиннадцати до трех часов дня двенадцатого числа?
— Вспомнил.
— Где?
— В парке… Снова удар.
— Если ты, гад, будешь продолжать валять ваньку, я тебя в камеру к блатным переброшу. Понял? Переброшу и шепну им, что ты не просто зек, а мент поганый. Ведь ты бывший мент? Только секретный? И значит, все равно мент. А они ментов — сам знаешь!.. Им мента — только дай! Им мента обидеть — доблесть. А знаешь, как они обижают? Знаешь? Они опускают. На самое дно! Догадываешься, как опускают? Вначале на карачки опускают. А потом опускают! По полной программе! Так, что мало не покажется! А знаешь, сколько их в камере? Всего? Двадцать человек. Целый хор. И каждый на ментов зуб имеет! А ты мент! И значит, ни один тебя не минует! Ни один! И знаешь, чем тебе это чревато? Тем, что ты рискуешь помереть на карачках! Потому что хоровое исполнение не всякая профессиональная проститутка выдерживает, а ты в этом деле девица. И если ты помрешь, это для тебя лучший исход будет. Потому как, если ты, не дай бог, не помрешь, будут тебя по этому делу пользовать в других камерах. Всю оставшуюся жизнь. Потому что ты теперь мент поганый, а станешь мент опущенный. И зачем тебе это надо? Ну, говори — надо? Или не надо?
— Не надо.
— Не вижу, что не надо. В упор не вижу! Или, может быть, ты меня дуришь? Может быть, ты по этому делу? А?
— Нет. Я по другому делу.
— А чего же тогда упираешься?
— Я не упираюсь. Я отвечаю на вопросы.
— Насчет парка?
— В том числе насчет парка.
— Вот падла! Сергеев!
— Я! Товарищ капитан.
— Веди его в камеру. Пока его.
— Есть!
— А ты на досуге подумай. Насчет того, в какой тебе камере сидеть. В своей. Или чужой. Хорошенько подумай. Потому что мое терпение не бесконечно. Мое терпение уже почти исчерпалось. Его почти уже нет! Уведи его.
— Руки за спину!
Полковник привычно забросил руки за спину.
— Пошли!..
Ну пошли так пошли.
Полковник шел по коридору к своей камере и на ходу соображал, что делать дальше. В чем был следователь прав, так это в том, что ему следовало подумать. Хорошо подумать. Очень хорошо подумать! Или… Или в недалекой перспективе познакомиться с блатными.
Нет, надо что-нибудь придумать. Обязательно придумать!
Только что?
Признаться в совершении преступления?
Признаться можно. Но что дальше? Дальше его повезут на следственный эксперимент, попросят показать, куда он шел, что делал, где бросил винтовку…
Куда шел, он, допустим, сообразит на месте. Потому что там уже побывал. Куда бросил винтовку — может ошибиться.
Затем они потребуют показать, куда он спрятал гранаты и пистолет. Которых не было, которые он придумал лишь для того, чтобы иметь возможность бежать. Но в которые следователи поверили.
Хорошо, допустим, он убедит их, что это блеф. И убедит, что не запомнил, куда точно бросил винтовку.
Но начнутся очные ставки. И ни один житель того дома его не опознает. Потому что он там не был.
Но самое главное — после того, как следователи уверятся, что стрелял он, они начнут его спрашивать о заказчике убийства. И снова начнут бить и грозить блатной камерой.